Alexander Gradsky - Unofficial site
Разгневанный Градский и божественная Гинтаре
По материалам: «Советская Белоруссия»
08.07.2010
В 1982 году в Государственном центральном концертном зале «Россия» шла сдача большой праздничной программы, посвященной 40–летию победы в битве под Москвой. Участвовали практически все звезды советской эстрады, в том числе и мы, ансамбль «Верасы».
Планировалось сделать сорок гала–концертов в ГКЗ «Россия» — по одному в день, столько же, сколько лет победе под Москвой.
Гала–концерт подходил к концу, как вдруг погас свет, и в зале воцарилась кромешная тьма. Режиссер–постановщик громко крикнул: «Эй, кто там командует светом, в чем дело?» А в ответ откуда–то сверху послышалось: «У меня рабочий день кончился, ничего не знаю, я пошел домой». И это несмотря на то, что в составе приемной комиссии в зале был сам член политбюро ЦК КПСС, первый секретарь МГК В.Гришин. «Ну что ж, и такие люди бывают», — пытался сгладить неловкость режиссер. Через некоторое время администратор концертного зала Любовь Гречишникова уладила конфликт, свет в зале вновь зажегся, и действо продолжилось.
Гостиница «Россия» в Москве была самой моей любимой. Из ее окон открывался фантастический вид на Москву–реку, Кремль, собор Василия Блаженного. Из своего уютного одноместного номера я сделал подобие тренажерного зала, привезя с собой, кроме двух гитар и банджо, тренажер «Тонус» и двенадцатикилограммовые гантели. Утром и после концерта ходил в двадцатиметровый бассейн, который из всех гостиниц в СССР был, наверное, только в «России». Питался в гостиничных буфетах семь раз в день. Правда, еда была типа «здравствуй, холестерин» — сосиски, сметана и батон. Мышцы увеличивались в объеме, как на дрожжах. Наша костюмерша Наташа Поплавская не успевала расшивать мои концертные костюмы.
Жаль, что сбылись пророческие слова Дина Рида, который выступил однажды в «России» вместе с нами, — эту гостиницу сначала подожгли, а затем и вовсе снесли. Варвары. А ведь послевоенная архитектура пятидесятых и шестидесятых годов, — это память целого поколения нашей страны.
Каждый вечер, выступая в гала–концерте, мы исполняли пару вещей под фонограмму. Знаменитую «Малиновку» и еще что–нибудь. Мне стыдно об этом вспоминать, ведь мы, «Верасы» золотого состава, никогда на концертах не пользовались фонограммой. Только живьем — больной ты, измотанный гастролями, — не важно! Как и золотые «Песняры». А вот «Сябры» не стеснялись пользоваться фонограммой. Пересекаясь на гастролях, мы это видели. Наверное, поэтому у них не было таких потерь в людском составе, как у нас и «Песняров».
Итак, выступая под фонограмму, что было условием организаторов, мы не имитировали исполнение своих партий, а реально пели и играли. Инструменты и микрофоны были включены в звукоусилительную аппаратуру. И вот однажды случилось невообразимое...
После нас по программе выступал Александр Градский. Он выходил с гитарой на авансцену, занавес за ним закрывался, и в это время наши рабочие быстро убирали аппаратуру и инструменты, освобождая сцену для других артистов.Градский пел песню о войне, а перед ее исполнением сказал несколько фраз о вечной памяти павшим. И вдруг в паузе, в абсолютной тишине раздался страшный грохот — это наш рабочий сцены грохнул об пол большую тарелку от ударной установки. Он сделал это по гастрольной привычке, как делал всегда, собирая барабаны, — чтоб быстрее их собрать и унести. Но он забыл, где находится. Градский был в шоке. Взяв себя в руки, он исполнил песню, а потом пожаловался руководству, требуя официальных извинений от руководителя «Верасов» Василия Раинчика. Он был уверен, что это было подстроено специально. Никаких извинений он не дождался.
На следующий день Градский вновь выступал после нас, и хоть говорят, что снаряд не попадает в одно место дважды, но бывают снаряды и с высокоточным наведением...
Мы закончили свое выступление под шквал аплодисментов. Раинчик призвал рабочих быть осторожнее и покинул сцену. А сам забыл при этом выключить клавиши.
И случилось то, что случилось. Когда Градский скорбными словами вновь установил в зале полную тишину, сзади из–за занавеса, о ужас! — раздался жуткий рев синтезатора!
Это один из рабочих хотел унести синтезатор со сцены и, взяв его под мышку, надавил локтем на десяток клавишей. Он же понятия не имел, что инструмент не выключен! Не знаю, как Градского не хватил инфаркт, но после выступления он как безумный носился по этажам и кричал: «Разве это ансамбль?! Это шайка бандитов! Никакие это не «Верасы». Это «Вирусы». Да, такое нарочно не придумаешь...
Интересно, что из всех певиц, выступавших в тех концертах, в память мне врезалась лишь одна, — молодая певица из Литвы — Гинтаре Яутакайте, обладательница уникального по красоте и чистоте голоса, невероятно красиво исполнявшая песню «В горнице моей светло» на стихи Рубцова. При этом она, казалось, сама излучала свет любви и доброты.
Мы познакомились с ней поздно вечером после концерта в коридоре гостиницы, благо наши номера были рядом. Гинтаре пригласила меня в гости в свой номер, мы пили чай и говорили, говорили... о музыке и жизни — до четырех, пяти утра. Нам обоим надо было выговориться, и мы, как незнакомые попутчики в купе поезда, не боясь огласки, говорили о самом сокровенном. Гинтаре была еще не замужем, ей было только двадцать с небольшим, и она рассказала мне о своих женихах. Один из них был индус и предлагал ей уехать с ним в Индию. Второй — литовский эмигрант, обосновавшийся в Канаде. Я спросил, почему бы ей не сделать карьеру в Москве, как поступили Раймонд Паулс, Анне Вески, Тынис Мяги, Як Йола. Она ответила, что ей не дадут этого сделать Пугачева с Бичевской. Они ее просто съедят. «Как?» — изумился я. И Гинтаре ответила: «Когда они заходят в гримерную, я, даже не видя, чувствую их кожей и начинаю вся дрожать». Ничего себе «вампиры». А может, тут что–то другое? Я вспомнил, как не дали ходу в белорусской филармонии Эдуарду Мицулю, с которого начались «Верасы», — певцу с удивительно мягким, теплым баритоном, а также Ярославу Евдокимову. Вот и Гинтаре уехала в США...
И наша страна потеряла самое красивое, на мой взгляд, эстрадное сопрано в своей истории — ангельский голос кристальной чистоты. Ни шведка Ивона Эллиман, ни Сара Брайтман, исполнявшие арии Ллойда Уэббера, не воздействовали на меня так, как Гинтаре Яутакайте. И сама она такая же светлая и чистая прибалтийско–славянская девушка, несущая людям доброту и любовь. Таких женщин творцы всегда воспевали в своих творениях. С ними и я. Ее исполнение песен «Горница» на стихи Рубцова и «Двух дорог пересеченье» непревзойденно. Она для меня вровень с американкой Диной Дурбин, у которой тоже прибалтийские корни. Гинтаре — янтарный голос. Человек, имеющий уши и сердце, раз услышав и увидев ее, не забудет никогда.
P.S. Спустя несколько лет один мой знакомый, приехавший из Литвы, сообщил новость: «Гинтаре вернулась, собирает ансамбль, и ей нужен гитарист. Может, поедешь, ты же неравнодушен к ней?» Я не решился.
Но пути Господни неисповедимы, мы еще встретимся и, как знать, сотворим что–нибудь?
Геннадий СТАРИКОВ.
