Alexander Gradsky - Unofficial site


Just advertisingGradskij, incidentally, is remembered in the same period yelled at large radionachalnika Popova, not allowing him to put two songs of the bard who died in the broadcast of the «Hit Parade». Trehoktavny voice shook the steadfast guardian of socialist morality, but finally finished it off. In the air made one song «Time of the bells»... Read more - Songs on the music and arrangement. So, it all started with the «Skomorokhov» in 1966, where you played with Gradsky, Buynova and Shakhnazarov. What began themselves «Skomorokhs»? and the music!


Александр Градский:
Я умею такое, чего не может никто

По материалам: "Вечерняя Москва"

#131 (24176) от 21 июля 2005 года (четверг)

Елена КАРПЕНКО

Илл.: Виктор СМОЛЬЯНИНОВ 		Я умею такое, чего не может никто - Александр Градский

Мэтр принимал меня у себя в квартире-студии на улице Горького. Композитор и исполнитель, коему уготовано место в сонме великих музыкантов мира, сегодня, как и многие, терпит земные неудобства: в день нашей встречи, например, у него отключили горячую воду. Ванну для своего преданного Орфея безропотно нагревала его Мелодия – привлекательная блондинка Марина. Орфея очень насмешило, что на интервью к нему пришло такое умственно незрелое существо, как я. Он прыснул от смеха, открыл бутылку с соком и с видом комического обжоры Фальстафа запихнул в рот большую венскую сосиску: «Ну, давайте, спрашивайте».

– В последнее время вы являетесь в СМИ чаще с «разоблачениями» попсы. Вас не смущает, что журналисты эксплуатируют вас преимущественно в этом качестве?

– Существует некий социальный вопрос. И я не отказываюсь по нему высказываться, потому что знаю его хорошо. Видимо, журналисты тоже считают, что я знаю его хорошо. Кроме того, я литературу знаю неплохо, отчего у меня нормально подвешен язык. Я довольно удачный эксперт в этой области, потому что никогда не использовал вокальную имитацию. Я работал по два, по три двух- трехчасовых сольных концерта в день в трехоктавном диапазоне, хотя это, по сути, цирковой аттракцион. Я довольно сильно уставал. Поэтому ограничивал такие выезды до одного раза в месяц по десять концертов. Сейчас времена изменились. Можно подготовиться к одному вечеру и хорошо заработать. Если ты не стяжатель и не хочешь все деньги мира, одного-двух концертов при аншлаге вполне достаточно для достойной жизни.

– Однажды на телефонный вопрос, почему вы участвуете в телешоу, которые не любите, вы ответили: «Но должен же кто-то правду людям говорить!»

– Нет, я не мог так сказать. Это про меня так могли сказать в телетрансляции. Нельзя говорить: «Я говорю правду!» (смеется). Это всегда подозрительно.

– Значит, пророк, несущий свет истины в темные пещеры, – это не ваше амплуа?

– Обычно пророком человека делают обстоятельства или другие люди. Настоящий пророк никогда не претендует на эту роль и старается сделать все, чтобы его не зачисляли в гуру. Я никогда не строил из себя никакого пророка. Но я очень много раз угадывал. Когда ты часто угадываешь, к тебе начинают приклеивать всевозможные ярлыки. А когда ты угадываешь многие годы: пять, десять, тридцать лет – это становится подозрительным (громко смеется). Начинаешь подозревать самого себя в «пророкизме». Но на самом деле к этому надо с юмором относиться. Чепуха все это: «дедушка русского рока», «отец русской демократии».

– Вы считаете себя гением?

– Дурацкий вопрос. Считать себя гениальным невозможно. Человек может считать себя одаренным. Да, я считаю себя одаренным. Я считаю себя работоспособным. Я многие вещи умею, которые не умеет вообще никто.
В музыке несложно дать профессиональную оценку. В поэзии – сложнее. В философии практически невозможно. А музыка вся математична, алгебраична и даже иногда геометрична. А меру таланта: кто ты – гениальный, одаренный, просто талантливый, невозможно самому определить. Хотелось бы, конечно, ё – мое (смеется). Но это потом о нас скажут, если скажут. А то могут вообще забыть: «А кто это такой?» – «А этот, который в передачах что-то говорил, что нельзя под фанеру петь. Ну да, с волосами длинными. Помнишь фамилию?» – «Че-то не помню» (смеется).

– Вы боитесь забвения?

– А я же не знаю! Когда я буду умирать... а я буду умирать в зените славы, я так полагаю. – Хе-хе-хе… Даже если мне будет девяносто. А уж если будет шестьдесят, так и тем более. У меня будет полная эйфория (хохочет). При том что, может быть, будет болеть голова (смеется).
У меня есть имя и фамилия – и все

– Вас считают человеком с необычайным самомнением.

– Стоп-стоп. А вы сейчас заметили это? Вы заметили во мне это необычайное самомнение?

– Ну, очевидная уверенность в себе…

– Ну, это разные вещи! Но я иногда бываю очень не уверен в себе. Если, например, общаюсь с людьми другой профессии, бывает выгляжу как обыкновенный школьник, детсадовский ребенок. Мои сын и дочь, которые блестяще знают английский язык, по сравнению со мной, «англоязычным» , просто академики и профессора.

– А в музыке вам случается чувствовать неуверенность?

– В музыке мало людей, перед которыми я бы мог склонить голову, потому что это моя профессия. Только в других каких-то вещах, в которых я не разбираюсь. Я, например, не умею на лыжах кататься. Ну так, могу километр пробежать, но потом мне плохо станет.

– Вы не сожалеете, что стали рок-музыкантом? Все-таки, в глазах профессионалов классической музыки эта приставка выглядит несколько уничижительно.

– Я не могу разочароваться в том, что получилось. А получилось у меня многоплановое музыкальное самовыражение. Я могу выражать себя в самых разных формах. И рок-н-ролл для меня не более, чем замес. С этой моей точки зрения, Бетховен тоже рок-музыкант. Я об этом писал еще лет сорок тому назад. У нас в СССР нет рок -музыкантов. У нас есть рокеры. Как есть барды, поп-музыканты, исполнители блатных песен. А рок-музыкантов у нас практически нет. Потому что, если у нас есть рокеры, то они за редким исключением не являются музыкантами. Если у нас есть музыканты, то они чаще всего о рок-музыке знают мало.
Трудно себе представить, что какой-то рок-музыкант или рок-певец выйдет и будет нормально петь в опере в Большом театре, как я, – не в микрофон для прикола, а нормально, как положено. Я ни в какие жанры не вписываюсь. У меня просто имя и фамилия есть – и все.

– У вас не бывает сомнений в адекватности исполнения вами, например, оперных арий?

– Я оперный певец. Я пою так, как я считаю нужно сегодня петь оперу. Более того, есть в оперном исполнении такая же математика: взял дыхание, не взял дыхание, есть кантилена, нет кантилены. Взял верхнюю ноту, не взял верхнюю ноту. Ровный диапазон, неровный диапазон. Приятный тембр, неприятный тем- основных положений. Так вот, по всем этим положениям я любого смогу «убедить», любого из тех, кто сейчас поет на оперной сцене. Хотя есть у нас очень блестящие исполнители. Есть Зураб Соткилава, которого я очень уважаю. Есть Дима Хворостовский, Анна Нетребко…

– Вы выступаете против «фанеры». Но разве правильно петь арии в микрофон?

– Конечно, по идее, это неправильно: оперная ария в микрофон не поется. Если бы у меня был концерт из камерных произведений в Большом зале с оркестром, я бы пел без микрофона. Тем более что могу легко это делать. Я в Большом театре, в «Золотом петушке» выходил и «продавливал» весь зал… Но совсем другое дело, когда ты даешь концерт в зале, который не предназначен для оперной музыки, когда оркестр не сидит в яме, а на сцене, в зале две тысячи пятьсот мест. На тебе, как говорится, сошлись интересы двух тысяч пятисот человек, и ты в одном концерте поешь и оперную классику, и русский романс, и неаполитанские песни, и джаз, и рок-н-ролл, и свои собственные песни под гитару. А ощущения звуковые у слушателей должны быть одинаковыми: ведь в театре в отличие от записи CD оперная музыка будет звучать тише рок-музыки. Я придумал подзвучивать себя и подзвучивать оркестр. Это сугубо мое изобретение. До меня во всем мире такого ни один певец не делал. Этот же эксперимент я проводил со Светлановым. Он в ужасе был! Но только первые десять минут.

– По-вашему, вы говорите с публикой на одном языке?

– Со своей публикой на своем. 95 процентов слушателей не первый раз на моем концерте. Они умеют оценить быстроту моей реакции.

– Иногда вы отпускаете колкости, будто считаете всех быдлом.

– Плохо с вами совсем. Это вы, наверное, дерьма какого-то насмотрелись (громко смеется).

– Вы так заразительно смеетесь. Голос не бережете?

– Берегу. Во-первых, я не курю. Во-вторых, не пью ни до концерта, ни после. В третьих, я никогда не распеваюсь. Мне когда-то педагог сказал: «У тебя верхних нот в коробочке лежит 28 тысяч 254 штуки, не больше, учти это и не ори как резаный».

– Говорят, можете послать по матери как нечего делать?

– Сто процентов. И очень часто, и очень умело. Но в некоторых случаях я не ругаюсь. Например, на концертах. У меня мата нет в песнях, только намеки. Но намек иногда сильнее, чем реальное выражение.

– Вы переживали в 70, 80-е грандиозный успех. Вы вели тогда жизнь рок-звезды?

– Что это значит?

– Ну, секс, наркотики и рок-н-ролл?

– Никогда. Нет, я, разумеется, любил женщин. Но это, по-моему, единственный из моих недостатков (смеется). Ну, я пью очень хорошо. Но не напиваюсь. И всегда закусываю.

– Вас всегда окружали и окружают красивые женщины.

– Да.

– Вы только с красивыми можете иметь дело?

– Нет, почему? У меня бывали разные женщины. Но чтобы задержаться, девушка должна быть очень красивая.

– А вот эта девушка, это...?

– Да, девушка. Красивая?

– Да.

– Мне тоже так кажется. (Орет в сторону) Марин, ты красивая! А-ха-ха, сразу очнулась! Одевайся, там Лебедев уже застыл! (Лебедев – это друг маэстро. – Е.К.)

– Вы пишете оперу «Мастер и Маргарита» несколько лет.

– Не несколько, а 31 год.

– Как же так?

– Вот так. Пока боюсь начинать. Начну. Послезавтра (громко смеется).

– Когда все-таки премьера?

– Не скоро (смеется).

– Где ваша опера будет поставлена?

– Она не будет поставлена. Ее невозможно поставить. Я даже не знаю, смогут ли ее спеть на записи. Таких исполнителей у меня пока нет.

– Что же это за колосс?

– Это опера с использованием всех возможных жанров, какие только есть: с цыганской музыкой, рок-н-роллом, блюзом, классикой, Штраусом.

– Вы так и Вагнера переплюнете!

– (Смеется) Правильно. А кто может Вагнера поставить? Никто из людей не может выдержать «Гибель богов» (смеется). Хотя это абсолютно гениально написано.

– У вас на стене портреты: вы с президентами. Для вас это важно?

– Нет, просто так прикольно.

– Вы успех оцениваете премиями?

– В какой-то степени. Потому что одновременно со мной оценивается куча всякого дерьма. Но от этого оценка меня самого меньше не становится. Я знаю, за что меня награждают. И я не знаю, за что награждают многих других. Но я говорю: «Спасибо, ребята».

– Вы чувствуете себя сейчас скорее востребованным или скорее нет?

– Очень сложно ответить на такой вопрос. Дело в том, что относительно того, скажем так, кассового успеха, который был у меня в 70–80-е годы, можно сказать, что сейчас все гораздо спокойнее. Но относительно того, что происходит со многими другими исполнителями сегодня, у меня все в полном порядке. В полнейшем. Когда я приезжаю – и это опыт приятный в какой-то степени для меня и не очень приятный для моих коллег: у них отменяется концерт, а у меня проходит на хорошем сборе. Это говорит о том, что у меня есть какая-то своя публика, которая со мной хочет встретиться и которой я нужен. Второе. Я достаточно высоко оцениваю себя и стоимость своего концерта: потому что я пашу, халтуры, подделок – этого у меня не бывает. Люди поняли это уже давно. Мы очень чисты по отношению друг к другу.

…Во время подготовки этого материала к печати (около двух недель) А. Б. Градский написал и записал матрицы к 7 из примерно 250 номеров оперы «Мастер и Маргарита». – Е. К.
ДОСЬЕ «ВМ»

Композитор, музыкант, певец Александр Градский родился 3 ноября 1949 года в городе Копейске Челябинской области. В 1966 организует группу «Скоморохи». В 1969 поступает в ГМПИ им. Гнесиных на факультет сольного пения. Параллельно начинает сольную карьеру, выступая один, под гитару. В 1973 году выходит первый сольный миньон Александра Градского с композициями «Испания», «Синий лес» и др. В 1974 году на экраны Союза выходит картина Андрея Михалкова-Кончаловского «Романс о влюбленных» с музыкой Градского. И в том же году — первый LP с музыкой из «Романса», за который журнал «Биллбоард» присуждает композитору титул «Звезда года». В 1974 году Градский получает диплом об окончании Института им. Гнесиных как «оперный и концертно-камерный певец» и становится лауреатом Международного конкурса эстрадной песни «Братиславская лира». В 1975 г. поступаетв Московскую консерваторию, в класс композиции Т. Н. Хренникова и записывает песню Пахмутовой и Добронравова «Как молоды мы были». Автор нескольких вокальных сюит, опер, балета. В 1988 году исполняет партию Звездочета в постановке оперы «Золотой петушок» Большого театра (дирижер Евгений Светланов). Выступает за границей в совместных концертах с Лайзой Минелли, Шарлем Азнавуром, Дайян Уорвик.

Alexander Gradsky - Unofficial site
© Web Site: Vladimir Timinsky 1999-2016