Just advertisingThe sound is staggering from the first bars: polyphonic, melodic, then forcing stress, anxiety, suddenly sad and romantic, rock Gradsky so pristine and pure, which inadvertently forget about the absence on the stage of traditional rock 'n' roll or acoustic instruments... Read more - Songs on the music and arrangement. So, it all started with the «Skomorokhov» in 1966, where you played with Gradsky, Buynova and Shakhnazarov. What began themselves «Skomorokhs»? and the music!



Александр Градский
Кому петь, а кому стреляться

Игорь НЕСТЕРОВ

фото И. Холодного


По материалам: "Мегаполис" № 24 (766) 10-16 июня
Кому петь, а кому стреляться - Александр Градский

Александра Градского называют «дедушкой русского рока», диссидентом от музыки, правдоискателем по жизни и бунтарем-одиночкой. Одни его боготворят, другие не переваривают, остальные боятся. Его можно любить или ненавидеть, но не уважать и не считаться с ним нельзя.

Обозреватель «М-Э» встретился с г-ном Градским.

— У Александра Градского есть свои собственные законы, которые он никогда не нарушит ни за какие деньги? Так называемые принципы...

— Всегда говорить то, что думаешь. Если я хочу говорить, я говорю. Если не хочу говорить, не говорю.

— Кто, по-вашему, на сегодняшний день является законодателем мод и вкусов на российской музыкальной сцене?

— Девяносто пять процентов нынешних так называемых звезд шоу-бизнеса созданы искусственно, благодаря руководителям телевизионных каналов, которые их крутят, и музыкальным критикам, которые пишут, какие они «супер». На самом деле эти «звезды» ничего собой не представляют и проваливаются с треском на первых же гастролях.
Только в одном случае за последние 5 — 7 лет телевидению удалось сильно обмануть аудиторию. Я имею в виду проект «Фабрика звезд». Я поздравляю тех, кто придумал эту штуку, потому что им удалось задурить голову всей стране. Хорошо, молодцы! Только я не удержусь от того, чтобы назвать их мерзавцами. То есть мерзавец может быть молодцом... А мерзавцы потому, что отравляют вкус и цвет сразу нескольким поколениям — двум-трем как минимум.

— Это нормально, когда в одном концерте выступают те самые 95 процентов — и вдруг выходит Градский?

— Я уже давно сказал себе, что должен на это отвечать: «Мне все равно». А все равно или не все равно — это большой вопрос. Я профессиональный человек, я могу выступить где угодно — хоть в шахте, хоть на дне рождения проститутки. Я заставлю слушать себя всех.

— Приходилось выступать на дне рождения?

— Было что-то в этом роде. Это нормально. Когда тебе платят, никакого значения не имеет. Шаляпин пел на таких вечерах — уж на что великий исполнитель. Важно, чтобы ты после этого не садился ни с кем за стол, не был вась-вась. Отработал, получил деньги, сказал «до свидания». Люди к этому уже привыкли — даже самые что ни на есть крутые.

— Популярность вам принесли фильм «Романс о влюбленных» и песня «Как молоды мы были».

— Ну конечно! Пять раз это было показано в течение года по телевизору. Для меня этого оказалось достаточно. Сегодня пять раз в день показывают Киркорова, и то этого иногда бывает недостаточно. Ха-ха-ха!

— Как же получилось, что вы пишете музыку к фильму Андрона Кончаловского и почти одновременно женитесь на бывшей жене его брата Никиты Михалкова?

— Это случайность, конечно. Когда я Настю Вертинскую первый раз встретил, я даже не знал, что она была женой Никиты. Я увидел: классная, умная женщина, очень красивая, подумал, дай приударю. И получил от ворот поворот. Ха-ха-ха! Это был или конец 1975-го, или начало 1976 года. А потом мы встретились в Крыму и как-то вот так сошлись.

— Борис Хмельницкий, который в ту пору был женат на Марианне Вертинской, рассказывал мне, что испытывал некий дискомфорт от такого «звездного» окружения — Вертинские, Михалковы...

— Я не испытывал никакого дискомфорта. Потому что я был не просто рокером, я был суперпопулярным рокером уже в то время. И мне было абсолютно плевать на значение Михалкова, Вертинского, Вертинской и всех их вместе взятых. Для нас этот свет, или полусвет, как она сама говорила тогда, — это все была какая-то ерунда советская, в том же ряду, что комсомол, партия, профсоюзы, мы на это смотрели свысока и поплевывали. У нас была совершенно другая, своя собственная жизнь, и я просто помню, как на нашей с Настей свадьбе... В общем, каково было отношение ко мне со стороны ее друзей, коллег по сцене, Олега Табакова...

— Негативное?

— Оно было не негативное, а такое... «Наша гениальная Настя вдруг вышла замуж за какого-то молодого рокера. И с чего это она вдруг?» Жалели. А потом произошла замечательная, смешная вещь. Мы как-то в очередной раз поссорились, не разговаривали, Настя плохо себя чувствовала, и в это время состоялся мой сольный концерт в Центральном доме работников искусств. До этого у меня не было концертов в Москве — не разрешали официально (были только подпольные выступления в каком-нибудь клубе, институте, ДК МАИ).
И вдруг меня приглашают в ЦДРИ. С подготовкой, хорошими билетами... И вот когда Настя пришла туда больная, с температурой под 40, и ее не пускали, она продиралась через все заслоны... А в зале было мест 800, и на улице, около 2 тысяч человек. Когда она увидела этот ажиотаж, что творится в зале и за его пределами, была просто потрясена. После этого мы две недели были в идеальных отношениях. Зато потом поссорились опять, и уже навсегда. Сейчас об этом весело вспоминать. Она об этом вспоминать не любит, считает наш брак ошибкой. А я считаю, что никаких ошибок в жизни не бывает — все очень полезно.

— Говорят, вы строгий «режимщик»: если дня три назад выпили рюмку-другую, то не согласитесь давать незапланированный концерт.

— Не с того места. Если я знаю, что у меня концерт, то я не пью.

— Тем не менее у вас все-таки был инцидент на эту тему с Большим театром?

— А с Большим театром дружбы не получилось вот почему. Евгений Светланов позвал меня поработать в «Золотом петушке» как приглашенного артиста. И очередной спектакль был назначен, кажется, недели через три. Но мне вдруг звонят из театра: у нас замена, у вас вечером спектакль, будет австрийский посол.
Я сказал, что вчера пил пиво, и отказался. Не могу же я экспромтом после вечернего возлияния петь сложнейшую партию с диапазоном в три октавы, о таких вещах надо заранее сообщать. К приглашенному исполнителю нужно относиться с уважением. В Большом по этому эпизоду было разбирательство, и Градского решили больше не приглашать.
У меня несколько другая история, нежели у Волочковой. Ха-ха-ха! Она цепляется за то, чтобы быть в этом Большом театре, даже если ей не дают работать. А меня оставляли работать, а я сказал: «Пошли вы, ребята, вместе со своим Большим». И они пошли. Смешно.

— Как свой голос оберегаете-лелеете? Вот вы, кажется, курите…

— Курил, и много, потом бросил. Потому что я услышал, что это влияет на связки. Больше никак не лелею.

— Можно сказать, что Александр Градский такой пуританский образ жизни ведет — ни друзей, ни застолий, одно сплошное творчество?

— Это неправда — у меня очень много времени уходит на общение. Правда, это определенные люди, буквально 5 — 7 человек, не более того — мои близкие друзья, близкие приятели. Многие из них по 20 — 25 лет со мной, одни и те же. Я их не меняю — зачем?

— Судя по вашим словам, вы пашете, а на традиционных праздничных концертах по телевизору кто угодно, только не Градский.

— Когда-то давно мы с Левой Лещенко выпили неплохо, и он по веселому настроению сказал: «Правильно, Санёчек, что тебя мало показывают по телевидению». Я спросил, почему, и он ответил: «Если бы тебя много показывали, мы все должны были бы застрелиться». Это было в шутку сказано — на самом деле я не уверен, что он так думает. Ну не показывают и не показывают — концертов-то у меня от этого не меньше.

— Задам бредовый вопрос. Допустим, президенту пришла в голову мысль — сделать Александра Градского министром культуры. Революцию устроили бы?

— А я бы не согласился. Не хочу. Это должность, где есть какие-то обязанности, а прав никаких. Сейчас даже гендиректор любого телевизионного канала при звонке из Кремля накладывает в штаны. А если мне позвонят и что-нибудь попросят, и мне это не будет интересно, я скажу: «Ребята, извините, этого я делать не буду». Мне же предлагали быть в предвыборном штабе доверенных лиц Путина, а я отказался, хотя поддерживал и голосовал за него.

— Вы довольно резко высказались по поводу российского гимна: «Русский гимн — это идиотизм!» Было такое?

— Мне не нравится сегодняшний гимн. Очень примитивная музыка Александрова — плохая, помпезная, однообразная, не воодушевляет.

— А музыка Глинки?

— Тоже плохо.

— «Боже царя храни» лучше?

— Это гениальная музыка — божественная. Это настоящий гимн России, музыкальный. Текст да, не годится — у нас не империя, а республика. Кстати, еще в 1998 году я написал текст гимна на эту музыку Львова.

— Предлагали?

— Да. В комиссии у Волошина он был. Волошин был вроде «за», насколько я знаю. Этот текст и этот гимн будет гимном России, я не сомневаюсь в этом. Может быть, не именно этот текст, но похожий.

— В чем принципиальное отличие Александра Градского от других, которые тоже поют примерно тот же самый репертуар?

— Во-первых, надо петь хорошо. Я хорошо пою, а они нет — вот и вся разница. А для того, чтобы определить это, надо разбираться, что хорошо, что плохо. Зритель должен понимать. Ну как можно объяснить, что Андрей Данилко (уж пошлее ничего не придумаешь!) имеет успех, и огромный?!

— Говорят, у него харизма...

— Мне блевать хочется от такой харизмы. А публике — нет. Тогда Данилко по-своему прав.

— Раньше на вопрос «Не собираетесь ли засесть за мемуары?» вы отвечали, что не пишете из соображений самосохранения, а если напишете — многим не поздоровится. Не передумали?

— Многие издательства — не два и не три — мне предлагали написать и издать книгу. Я сказал: «Ни за какие коврижки. Не хочу. Вот когда руки-ноги отнимутся...»

— Как вам удается десятилетиями, не изменяя себе, гнуть свою линию при любом режиме?

— Это очень просто. Надо иметь эту линию и надо не гнуться вместе с линией партии и правительства. Ха-ха-ха! И тогда, кстати сказать, партия и правительство тебя за это начнут уважать и даже давать тебе награды. Иногда...